Геник вспомнил, как человек, жарко дышащий сейчас ему в лицо, несколько часов назад умолял передать молоко больному ребенку, и ему стало невыносимо стыдно и горько. Он хотел было что-нибудь сказать, все равно, что именно, лишь бы заглушить стоны совести, – но в этот момент где-то наверху с грохотом распахнулась дверь, послышалась короткая, но очень яростная перебранка, потом дверь захлопнулась, и кто-то стал спускаться по лестнице, что-то бормоча себе под нос.
Геник и Коблар притихли, стараясь ни звуком не выдать себя.
Это была женщина средних лет, которая вела на прогулку огромного черного пса. Геник прислушался и различил, что она бормотала: "Нет, так дальше продолжаться не может! Сколько можно напоминать ему, чтобы свет в ванной после себя гасил!.. Рассеянный он, видите ли!.. Ничего, вот напишем куда следует, что – "параллельный", тебя сразу от рассеянности вылечат! Да и комнатка твоя освободится тогда, а то эта коммуналка мне уже осточертела!"…
Пес сунулся было под лестницу, учуяв там беглецов, но женщина, занятая своими мыслями, шлепнула его машинально по морде концом поводка и проследовала на выход.
Коблар вздохнул.
– Ну ладно – сказал он. – Надо что-то делать, вы не находите, Геннадий? Как-то ненадежно мы здесь сидим… Вот вы, например, куда собираетесь свои стопы направить?
– Нас уже наверняка по всему городу ищут, – уклонился от прямого ответа Геник- Небось, подняли по тревоге все дежурные наряды…
Он представил себе, как обер-перпендикуляр, бледный от бешенства, брызгая слюной, инструктирует Окурка и Коротышку: "Найти и доставить мне этих сукиных сынов живыми или мертвыми!.. Головой отвечаете!"
– Так что, Андрей Огюстович, у нас с вами один выход, – вслух сказал он.
– Это какой же? – с интересом спросил историк.
– Ну как же?-удивился юноша. -Вы еще спрашиваете! Поймите, нам теперь абсолютно некуда деваться. Они же нас из-под земли достанут, у них же почти в каждом доме – осведомители, уж я-то знаю!.. Уходить нам надо, Андрей Огюстович, уходить! И как можно скорее!
– Да что вы загадками излагаете? – с досадой воскликнул Коблар. – Куда мы с вами можем уйти?
– В ваш мир, – не без торжественности сказал Геник. – Через "дыру" то есть… В тот мир, откуда вы прибыли к нам. Я знаю, у вас там все по-другому, но я согласен… Возьмите меня с собой, а? Ведь у меня здесь больше никого нет из родных… А там я пригожусь, вы не сомневайтесь! Я же всю их систему как свои пять пальцев, да и методы тоже…
– Постойте, постойте, – перебил его Коблар. – Вы что же, по-прежнему считаете, что я какой-то шпион из параллельного мира?!
– Вы только не обижайтесь, Андрей Огюстович… Я вовсе не считаю вас врагом. Какой же вы враг? Ведь вы к нам с добром пришли!
И Геник выложил Коблару суть своих недавних прозрений в отношении "параллельных".
Он ожидал, что его спутник вот-вот прервет его и скажет что-нибудь вроде: "Ну что ж, я рад, что вы, наконец, поняли, в чем суть нашей работы, и поэтому вас стоит взять с собой в другой мир". Однако Коблар молча выслушал его до конца, а потом с горечью простонал:
– Боже мой, Боже мой!
– Что такое? – растерялся Геник.
– Ничего-то вы, оказывается, не поняли! Значит рано я радовался – видно, глубоко в вас засела эта бредовая идея…
– Какая идея?
– Да нет никакого "параллельного мира"! – сердито воскликнул историк. – Нет никаких "дыр", ведущих из одного мира в другой! Нет никаких шпионов, вредителей, саботажников… этих ваших… "параллельных"! Нет и быть не могло!
– Как – нет? – прошептал Геник, не веря своим ушам. – А что же тогда, по-вашему, есть?
– А есть, – наставительно, как на лекции для своих студентов, сказал историк, – совершенно безумная идея некоего полушизофреника, дорвавшегося до руля власти. Идея-фикс, которая была превращена в общегосударственную доктрину и которой были принесены в жертву тысячи, миллионы ни в чем не повинных людей!.. И, знаете, Гена, что самое страшное? То, что подобное уже не раз бывало в нашей – да и не только в нашей – истории! Взять хотя бы прошлый век… Вы что, думаете, случайно на исторические исследования по этому периоду был наложен гриф строгой секретности? Нет, дело в том, что весь двадцатый век в отечественной истории был веком претворения в жизнь якобы великих, а на самом деле – маниакальных идей! Это был век мифов, и, рано или поздно, должен был наступить крах этих мифов, а когда он все же наступил, и страна была поглощена хаосом и развалом, то, рано или поздно, должен был прийти следующий, еще более страшный маньяк с очередной, еще более бредовой идеей… И он пришел в лице так называемого Великого. А известно ли вам, что еще полвека назад этот самый "Великий" издавал некую бульварную газетенку, в которой активно проповедовал свою идею о "происках и кознях пришельцев из параллельного мира"? Сейчас уже почти никто не помнит, а те, кто помнит, никогда не выскажут это вслух, как над этими выдумками потешалась общественность… А маньячок-то – боком-боком вылез в политику, потом, неизвестно как, очутился, так сказать, на троне… И вот тут выяснилась одна прелюбопытнейшая штукенция, милый мой Геннадий. Оказывается, будучи возведенной в ранг государственной политики, шизофреническая концепция весьма удобна и выгодна обществу… Раз есть враги – значит на них можно списывать все беды экономики, просчеты в политике и просто преступления против своего народа! Это во-первых… Во-вторых, половину этих врагов можно уничтожить, а другую половину – загнать в концлагеря и тюрьмы и вовсю эксплуатировать их бесплатный, рабский труд!..
Коблар помолчал, а потом добавил:
– И вообще в этом случае на первое место выдвигается вопрос не "что делать?", а "кто виноват?"… А когда ясно, кто виноват, то становится ясно и что делать – каленым железом выжигать "врагов нашего мира"…
– Постойте, Андрей Огюстович, – перебил Геник своего собеседника.-Но ведь, скажем, "дыры" – они действительно существуют! Есть показания свидетелей, очевидцев использования "дыр" "параллельными"… В конце концов, имеются всякие предметы из не нашего мира, которые мы изымали у задержанных, я сам их видел… Это же факт!
– Бессовестные фальшивки! – сказал историк. – Специально сфабрикованные, чтобы дурачить таких доверчивых молодых людей, как вы!
– Но ведь "параллельные" сами признавались во вредительстве, причем публично! – не сдавался юноша.
– И это не раз уже было… Попробуйте не признаться, если вас изо дня в день подвергают бесчеловечным издевательствам и невыносимым пыткам мастера заплечных дел Перпендикулярности!.. Вашему брату, вы извините меня, Гена, еще повезло, что его расстреляли сразу, не подвергнув круглосуточным допросам с пристрастием… Ведь через некоторое время он мог бы признаться в чем угодно!
– Вы врете! – с отчаянием сказал Геник. – Вы все врете, я теперь понял!.. Вы просто не хотите раскрываться передо мной, да? Может быть, у вас, "параллельных", такой запрет – не посвящать в свои дела людей из нашего мира? И поэтому вы боитесь, что за нарушение этого запрета вам не поздоровится потом от своих… Признайтесь – боитесь брать меня в свой благополучный, чистенький мир?
– Ну, я не знаю, как вам еще объяснить, – сказал ошарашенно Коблар. – И стоит ли вам еще что-нибудь объяснять?
Они помолчали, дуясь друг на друга. И в тишине снаружи вдруг послышался приближающийся вой сирены, столь знакомый Генику. Потом – визг тормозов, топот множества ног, командные голоса и хлопанье дверей…
– По-моему, теперь уже поздно что-либо объяснять, Гена, – с неожиданным спокойствием сказал историк. – Вот что. Если я не ошибаюсь, у вас имеется пистолет. Он хоть настоящий?
– А вы думаете, он у меня – вместо игрушки? – обиделся Геник.
– Да наверняка, – вызывающе заявил Коблар. – И патронов в нем, конечно, нет…
Это уж было слишком. Такого оскорбления Геник никому не мог простить. Он рывком вытащил из кобуры теплый, будто живой, пистолет и наощупь вручил его в темноте Коблару, предварительно отсоединив на всякий случай магазин с патронами.
"Он, наверное, и оружие-то сроду в руках не держал, а строит из себя знатока", подумал при этом Геник.
– Вот, можете сами убедиться, если не верите, – сердито сказал он вслух.
– Так я и думал! – немного погодя воскликнул Коблар. – А патроны где? Нет патронов-то!
Рука историка нашарила руку юноши, а потом вдруг Геник почувствовал, что историк выхватил магазин у него из кулака.
– Эй, вы что? – испуганно спросил юноша. "Застрелиться он, что ли, решил?", мелькнуло у него в голове.
В темноте что-то звякнуло, а потом голос Коблара отрывисто произнес:
– Только сидите тихо, ради Бога, и не высовывайтесь!
Лицо юноши обдало ветерком от стремительного движения рядом, а еще через секунду хлопнула входная дверь подъезда, и возле Геника никого уже не оказалось.
Снаружи тут же послышались крики: "Вот он, вот он!.. Осторожно, он вооружен!.. Окружай его, ребята, сзади заходи, сзади!" Топот участился, словно некое многоногое существо перешло на бег, а затем раздались выстрелы, перебивающие друг друга. Выстрелы удалялись от убежища Геника, и юноша понял, что его спутник отвлекает внимание облавы на себя… Неожиданно стало тихо, совсем тихо, только вдалеке урчали моторы и слышались возбужденные голоса преследователей.
Кусая в кровь губы, Геник зримо представил, как человек, с которым он недавно разговаривал, лежит сейчас, уткнувшись близоруким, беззащитным лицом в грязный асфальт, как из-под него все быстрее бегут красные струйки и как Коротышка, пиная мертвое тело под ребра, чтобы перевернуть его на спину, жизнерадостно объявляет своим напарникам: "Смотрите, это я ему в грудь попал! А ты, Окурок, всего лишь – в ногу… Учись, пока я жив!"… В голове у юноши что-то тоненько зазвенело, и лишь неимоверным усилием воли он заставил себя сидеть на месте… Так было надо, он понимал теперь. Иначе получилось бы, что поступок Коблара не имел никакого смысла.
И Геник застыл в непроглядной, вонючей тьме, скрипя зубами и слушая, как перпендикуляры грузят тело историка на машину, как они деловито переговариваются при этом: "А где же второй? Может, еще поищем, братцы?" – Да что там искать, они наверняка порознь были… Ты что – Геника не знаешь? Он с "параллельными" вместе с… не сядет, не то что по подъездам с ними прятаться!"…
Хлопнули дверцы фургона, и вскоре тишина огромным ватным прессом вытеснила звук удаляющегося мотора.