Николай медленно, явно успокаивая сам себя, обмотал провод кофемолки вокруг корпуса и убрал её в шкаф. Кофе варить так и не стал – зачем же старался, ради этого воющего звука, что ли? Сел за стол. Глаза его наконец-то ожили, оторвались от одной точки, стали двигаться. И складки на лице немного разгладились.
– Понимаешь… Когда в Охотском море возникает циклон, идёт как раз на южную оконечность Камчатки, на мыс Лопатка, там происходит нечто…
– Ты спятил, Колька, совсем спятил, послушай меня, тебе к врачу надо!
– Там на стыке двух мощных фронтов может быть тишина. А потом барический гребень между тихоокеанским антициклоном и охотским циклоном сдвигается, и тут… При ветре всего 6-8 баллов начинается жуткий шторм… По рекам вверх волна идёт, как при цунами… Всё на берегу сносит. Называется этот ветер курилкой.
– Замечательно! Жив курилка! А ты, тебе зачем это надо?
– Мне надо, Миша.
Николай замолчал, и опять обозначились жёсткие складки вокруг рта. Жестокие.
– Ну, предположим, тебе интересно посмотреть, да, может, ты научную работу напишешь. Но почему же сам по себе? Ведь есть институт, у них экспедиции запланированы… И потом, Надя…
Николай только махнул рукой.
– Так дашь денег? Ты вроде не бедствуешь? Я отдам… не знаю точно, когда, но отдам.
– Хорошо. Дам. Но с одним условием.
– Что ещё за условие?
– Мы полетим вместе.
– Никуда вы не полетите.
Оба обернулись одновременно, и у обоих были шкодливые физиономии, как у алкашей, собирающихся бухать потихоньку от жён. Что за власть имеет женщина? Она стояла в дверях, спокойная и уверенная, никаких аргументов не приводила, не кричала, не плакала, не горячилась. Просто объясняла глупым детям, что нельзя совать пальцы в розетку, и дети послушно потупили глазки.
Николай ничего не сказал, ни на кого не посмотрел, поднялся, проскользнул мимо Нади и тихо хлопнул дверью в прихожке.
– Опять на крышу полезет?
– Да, скорей всего.
– Нам нужно поговорить?
– Да, Миша, обязательно, прямо сейчас.
Надя достала из шкафа кофемолку, спрятанную Николаем, и принялась готовить кофе, попутно рассказывая:
– Он не сумасшедший, Миша. Это давно… Я всегда знала. Он рассказал как-то про детство… Как сделал крылья из реек и плёнки…. Он тогда прыгнул с гаража и сломал обе руки. Ему лет десять было.
– Восемь лет. Я помню. Во втором классе. Я ходил к нему с уроками помогать, пока он загипсованный дома сидел.
– Ты не понял… Все думают, что это шизофрения… А это другое, Миша.
– Да что другое-то?
– Дар, вот что!
– Какой дар, Надя? Он же с самого детства чудной! С ним невозможно!
– Нет, Миша, нет. Это ему с нами невозможно…
– А что мы ему плохого сделали? Мы ему только помогаем всю жизнь.
– Чем помогаем? Чем вообще мы можем помочь ему?!
– Из-за этого ты с ним, а не со мной?..
Надя не ответила. Поставила на стол чашки с кофе, мелкие хозяйственные хлопоты иссякли, и она как будто выключилась, перестала отвечать. Михаил спрашивал, горячился, напоминал ей прошлое, говорил про то, что пора бы и о детях подумать, про денежные дела, про предков, которым вряд ли нравится смотреть на такую вот семью. Она слушала невнимательно, теребила прядку волос, бралась за чашечку с кофе и тут же ставила её на стол, не отпив ни капли. Наконец оборвала гостя в середине очередной занудной фразы:
– А тебе зачем с ним лететь?
– Лететь?.. Куда? А, ты про Камчатку… Ну… Думаю, что лучше всего было бы, если бы ты с ним… Сами… У меня есть дела… Если хочешь, куплю вам билеты туда-обратно.
– Ты хотел помочь ему? Или свой интерес есть?
– Да какой там интерес, Надя, что ты!
– Значит, ты просто так согласен на неделю оторваться от всех дел? И ещё кучу денег потратить? Или это ты не для него, а для меня, да? Хочешь удивить?
– Ну, как тебе сказать…
– Ты, Миша, чудной стал. Пропал на три года, теперь вот появился. Знаешь, Коля всё равно меня уговорит. Не могу с ним спорить. Но я не полечу никуда. Летите сами. Только…
– Что только, Надя?
– Не верю я тебе.
– Ну вот. Поговорили.
Михаил поднялся, двинулся к выходу:
– Разбирайтесь сами.
Она даже головы не повернула.
+
Москва, Малая Ордынка, д. 43