– Привет, Надюша! Прости поганца, с пустыми руками к тебе…
– Не оправдывайся, не прощу всё равно.
– Я исправлюсь. Обещаю тебе каллы.
– Нет, нет, только не это… Лучше деньгами…
– А где Николай? Мы с ним на полвосьмого договорились.
Надя вздохнула, махнула рукой:
– Как будто ты не знаешь. Разве с ним можно точно о чём-то договориться!
Образовалась неловкая пауза. Михаил топтался в прихожей, приглаживая пальцем отставший кусочек обоев, не глядя на хозяйку. Молчал, ждал, когда выскажется она. А она явно не хотела ничего говорить.
– Так где он? – не выдержал гость.
– На крыше. Но лучше туда не ходить…
– Нет уж. Я пойду.
– Попробуй.
Дверь захлопнулась сама – сквозняк, что ли, её потянул, но она хлопнула довольно сильно, эхо прокатилось по лестничным клеткам. Михаил слегка оторопел: «Тьфу, чёрт, неудачно как, получается – хлопнул дверью. Ладно, с шестнадцатого до восемнадцатого недалеко, лифт вызывать нет смысла. Пройдусь, разомнусь. На крыше, блин, спрятался. Опять чудит… Как она его терпит?»
С восемнадцатого наверх вели ещё два пролета. Последняя лестничная площадка упиралась в дверь, ведущую на крышу. Обычно такие двери запирают, но эта оказалась раскрытой настежь. За ней свистел ветер.
Михаил выбрался на крышу, перешагнув высокий порог. Огляделся: темно, сырая, холодная майская ночь, провода качаются, мелкие лужицы блестят под ногами. Людей вроде бы нет. Обошёл вокруг тамбура, несколько раз поднырнув под телевизионные кабели. Никого. Двинулся к тамбуру другого подъезда: он перекрывал часть крыши. Обошёл и его, посмотрел за невысокими рядами вытяжек, вернулся к исходной точке. Пусто. Опять перешагнул через порог тамбура, хотел уже вернуться в квартиру, уточнить: именно на этой крыше, так? Но остановился, вынул мобильник, позвонил Федосееву:
– Андрей Иваныч, я его не нашёл. Вы не в курсе, где он?
– На крыше.
– Я его не вижу.
– Да ладно. Мы видим. И тебя видели – ты кругами ходил.
– Так я его искал!
– Он стоит слева от твоего тамбура… Выходи, поворачивай, и шагов десять-пятнадцать… Да телефон-то убери, запалишься!
Михаил, спохватившись, сунул телефон в карман. Снова вышел на крышу, посмотрел налево. И точно – в десяти метрах стоит Николай, лицом к ветру. «Блин, как же я его не заметил?»
– Коля, ау!
Николай медленно повернулся, но увидел друга не сразу. Взгляд его в первую секунду был отсутствующим, потом на лице отобразилось крайнее раздражение:
– А… Это ты…
Кислая мина продержалась ровно секунду. Он вымученно улыбнулся и процедил:
– Миша, я сейчас. Подожди пока что дома.
Пришлось ретироваться. Михаил вернулся, опять звонил в дверь, опять топтался в прихожей минут пять, потом прошёл-таки на кухню. Надя предложила чаю – и правильно сделала, потому что Куйбышев появился только через сорок минут. Никакого «извините», просто тихо вошёл в квартиру и проскользнул в ванную. Зашумела вода.
А на кухне пили уже по второй чашке и болтали о банальном. Надя рассказывала о своём фитнес-клубе, попросила снять маленький ролик для презентации. Михаил согласился. У него разгорелись глаза, он представлял, как она двигается в облегающем, ровно, плавно, и не угадать, какое движение будет следующим, как она дразнит, зажигает, обманывает, и все это легко, звонко, с таким огнём в глазах, век бы смотрел…
Наконец появился Николай. Он как будто скафандр на себя натянул или кокон какой-то. Непроницаемый. Чёрное лицо. Морщины обозначились – старик, да и только. Вошёл на кухню и коротко бросил жене: «Дай нам поговорить». Надя сразу ушла, а Михаил почувствовал себя оскорблённым, отвернулся, уставился в окно. Молчал и Николай, гремел посудой, искал чашки для кофе, турку, достал пакет с зёрнами, кофемолку, насыпал туда горсть. Включил, и проклятая кофемолка так взвизгнула, что гость не выдержал:
– Ты что вытворяешь? Ты что, думаешь, что можешь об друзей ноги вытирать? Да не молчи, твою мать!
Но ответа не последовало. Михаил ругнулся совсем уже неприлично и шагнул к выходу. Николай схватил его сзади за плечо, повернул к себе. Михаил, ожидая удара, рванулся в сторону, треснулся затылком о стену, ещё раз выругался.
Николай подтащил его за плечо, близко-близко, глаза к глазам. И очень тихо, почти не размыкая губ, сказал:
– Не могу я тут. Не могу. Тут невыносимо.
Застывшее лицо, глаза с узкими зрачками, морщины, и некий ток, как будто перетекает что-то из него тёмное, боль, депрессуха, отчаянье…
Михаил закрылся руками, потом опустил их, стал тереть ушибленный затылок.
– Мать твою, Колька, на хрен ты меня пугаешь! Пусти!
Вырвался, сел на своё место.
– В чём дело-то? Что у вас с Надей случилось? Может, я имею право знать, всё же вы мне не чужие…
– Нет, нет, ничего.
Николай опять схватился за кофемолку, тряс её минут десять, пока не перемолол всё в молекулярную пыль. Бедный прибор выл, а Михаил сидел и просчитывал варианты. Что с Куйбышевым? Скорей всего, торчит на каком-то модном наркотике, иначе как объяснить? Подумал о завтрашнем визите к генералу. Что докладывать? Тут медицинский случай!
– Слышь, Мишка, мне денег надо, – наконец выключил свою жужжалку Николай.
– Чего-чего?
– Денег.
«Точно подсел, – подумал Михаил. – Плотно. Не стесняется даже денег просить… И дома так неуютно. Половину вещей перетаскал уже, заложил, продал. Скотина натуральная… Только почему начальство не предупредило, что тут нарик?»
– Зачем тебе деньги, Коля?
– Мне ехать надо.
– Куда?!
– На Камчатку.