— Можно, — теперь уже врач дал официальное разрешение. — Только глядите, чтобы объедков или крошек не оставалось. Нечего тут антисанитарию разводить.
— Это мы понимаем, — Нестеров кивнул.
— Ну вот, пожалуй, и все, — врач как бы подвел итог нашей встречи. — Теперь будем ждать.
Все сразу поняли, что это «ждать» относится к состоянию Пашки, и взгляды тут же обратились к пацану. Он лежал на койке, укрытый старым, побитым молью клетчатым пледом. Куртку с него сняли, сапоги тоже. Складывалось впечатление, что мальчишка просто спит. Нагасался в футбол со сверстниками, а потом пришел домой и, не раздеваясь, плюхнулся на кровать. Это светлое, жизнерадостное впечатление портило лишь одно — лицо у Пашки было абсолютно белое, даже с какой-то синевой. И этот неправдоподобно белый цвет не могло раскрасить даже желтое сияние электролампочки.
— Ждать, — еще раз произнес врач и двинулся к двери.
Проходя мимо Нестерова, он вернул тому его список болезней, заверенный подписью однцовского потрошителя кентавров. Я подумал об этом и вспомнил очкарика хирурга из колонии Крайчека. Если у того находились время и силы, чтобы препарировать этих тварей, то, судя по всему, у медперсонала Подольска, обслуживающего почти семь тысяч жителей, такой возможности не имелось. Врач действительно спешил. Это стало понятно по фразе, брошенной санитару:
— Николай Васильевич, проводишь товарища майора, а потом зайди в одиннадцатую. Я буду там, у Герасимова. Надо с ним что-то решать.
С этим самым Герасимовым видать было совсем плохо. Мысль о нем так крепко захватила медика, что тот перестал замечать все вокруг. Не попрощавшись, двигаясь словно сомнамбула, врач даже не вышел, а скорее вывалился за дверь.
— Э-хе-хе, — горько вздохнул санитар.
— Что, тяжелый случай, с этим вашим… Герасимовым? — поинтересовался милиционер.
— Да скорее непонятный, — отозвался санитар. — Петька Герасимов, разведчик из «Ашана», сегодня днем какую-то штуку раскопал. Вроде как возле самого периметра лежала. Приборчик какой-то. И самое удивительное, что рабочий оказался. Огонек на нем горел или что-то вроде того. Корче, не знаю, своими глазами не видал.
Приборчик… рабочий оказался… огонек… — от этих слов я почувствовал, что лоб начал покрываться холодной испариной.
— Очень интересно, — Нестеров позабыл о своей язве. Во взгляде, адресованном мне, сквозила нешуточная тревога.
— Так вот я и говорю, — санитар явно рассказывал о происшествии номер один в сегодняшнем выпуске Подольских новостей. — Что за штука такая Петька понять не смог. Решил всколупнуть и батарею добыть. Приятель его говорит, к плееру хотел приспособить. Батарейки у него, видите ли, закончились, а душа ну прямо жуть как музыки требует. Вот и наслушался. Как говорится, по полной…
— А дальше? Случилось то что? — я не утерпел.
— Случилось? — санитар переспросил, как будто уже забыл о предмете нашего разговора. — А случилось поражение электрическим током. Долбануло Петра, когда он эту штуку пилить стал. — Тут санитар крепко задумался, ни чуть не меньше, чем только что покинувший палату врач. В результате этого раздумья на свет появилось окончание истории: — Странно как-то его долбануло. Прямо в голову. Сейчас лежит человек. Вроде целый и невредимый. Только молчит и в одну точку выпученными глазами пялится. А из носа и ушей у него какая-то склизкая дрянь льется. Как будто это мозг размягчился и на подушку помаленьку вытекает.
— Да-а-а, не повезло, — прокомментировал рассказ медика высотник. Судя по тональности его голоса, он эту историю уже слышал и даже успел по этому поводу выработать свое собственное мнение: — Нехрен было колупать. Штуковина эта, как пить дать, от военных осталась… от тех, что тут на «Зингере» квартировали. Могло, между прочим, и на куски порвать.
— Думаешь то, что с ним сейчас творится, лучше? — Санитар болезненно скривился. — Александр Янович, уж на что доктор от бога, но и тот говорит… — Вдруг вспомнив распоряжение врача, санитар спохватился: — Заболтался я тут с вами! Идемте, товарищ майор, я вас провожу.
По лицу Нестерова было видно, что ему жуть как хотелось обсудить со мной только что услышанную историю, да только, увы, сейчас было не время и не место.
— Завтра… На свежую голову… — пообещал я. — Тогда и поговорим.
— Поговорим, — милиционеру ничего не оставалось, как согласиться.
Он кивнул, затем снял с плеча свой рюкзак и бросил на койку, ту, что стояла рядом с Пашкиной. Автомат майор оставлять не стал. Молодец! Видать у нас с Нестеровым одни и те же привычки.
Подумав об оружии, я быстрым взглядом окинул всех обитателей палаты. Пашка, Лиза, язвенник Борис, Нестеров. И только два ствола. Автомат мальчишки остался в БТРе, у высотника кроме лежащей на тумбочке ложки другого оружия не обнаруживалось. Плохо! В случае чего…
Я всем сердцем надеялся, что этот самый случай так и не наступит, но все же снял с плеча Блюмеровский АК-74 и вместе с подсумком повесил его на быльце Пашкиной койки.
— «Калаш» пока оставлю здесь. В подсумке два рожка.
Мне никто не ответил. Но этого, собственно говоря, и не требовалось. Пусть просто знают, что оружие у них имеется.
Когда облущенная дверь за спинами Анатолия и сопровождавшего его санитара закрылась, в палате нас осталось четверо. Честно говоря, я все еще находился под впечатлением только что услышанного. Тот ли это прибор? Как он оказался здесь, в Подольске? Для чего? Неужто неведомый враг желает поскорее разделаться со всеми человеческими поселениями? А может смерть сюда притащили мы? Может это именно от нас хотят избавиться? Почему? Неужели из-за Нестерова? А вдруг кому-то поперек горла стала наша экспедиция? Вопросы… одни только вопросы! И самое отвратительное, самое мучительное, что ответы на них мы получим только лишь когда что-либо произойдет, только когда снова прольется кровь.
Как бы желая отыскать того, кто сможет опровергнуть эти мои ох какие невеселые предсказания, я поглядел в лица находящихся рядом людей. На физиономии высотника, или как там его… Бориса Ивановича, не наблюдалось ровным счетом никаких отрицательных эмоций. К случаю с разведчиком он относился как к эпизоду, обычному эпизоду в череде ставших уже привычными несчастий и смертей. Так что язвенник особо не напрягался, не сушил себе мозги дурными мыслями. Заложив руки за голову, он просто валялся на койке и с блаженной улыбкой переваривал только что заглоченную овсянку.
Лиза? Она знала достаточно, чтобы как и я начать беспокоиться, да только сейчас все эти знания оказались погребенными где-то очень глубоко. Все мысли, все внимание девушки было сосредоточено только на брате. Ну и ладно. Бедолага и так за сегодня успела хватить всякого…
Я ласково погладил девушку по волосам и спросил:
— Ну, а сама-то ты как? Голова не кружится? Больше не тошнит?
— Самую малость, — призналась та.
— Это ничего, это пройдет, — успокоил я ее. — Ты только поешь, когда Нестеров кашу принесет. Даже если не захочешь, все равно поешь. Силы тебе нужны.
— Максим, а если он не придет в себя и через час? — Глазами, полными слез, Лиза поглядела на меня.
— Придет, обязательно придет. Он ведь сильный, очень сильный.
Что я мог ответить? Только это, банальность, которую в таких ситуациях говорят все и всегда.
— Ты со мной останешься? — попросила девушка.
— Мне в штаб позарез как надо, — пришлось скривить кислую мину. — А вот поговорю с местным начальством и сразу к тебе вернусь.
Внутренним чутьем я уловил, что чем дольше остаюсь в этой палате, тем тяжелее мне отсюда уйти. Поэтому сделав над собой усилие, я произнес:
— Все, пора.
Лиза поднялась с кровати и обняла меня за шею. Она по-детски хлюпала носом и вытирала слезы о ватник у меня на груди.
— Ты возвращайся поскорее.
— Обещаю, — я крепко поцеловал ее в губы.
Глава 16
Чтобы попасть в штабное здание, выходить на улицу даже не пришлось. Крытый переход привел меня в холл относительно новой девятиэтажки, скорее всего возведенной на бабки «Русстройбанка», Подольское отделение которого здесь и располагалось. Вернее когда-то располагалось. Сейчас от финансового логова остались лишь вмонтированная в стену фирменная надпись да висящие на окнах перекошенные и пыльные жалюзи. Вся остальная начинка некогда шикарного офиса была порублена и сожжена в кострах, освещавших поселок. Синтетика наверняка коптила, трещала и пузырилась, но это не беда, главное, что горела, защищая людей от приходящих с небес бестий.
По моим прикидкам сейчас было около десяти вечера. Естественно почти все люди, не занятые в обороне периметра, отправились по своим… хотелось произнести домам, да вовремя спохватился. Цирк-зоопарк, да какие же тут дома! У кого закутки, отгороженные железными грубо сваренными листами, у кого нары в общей казарме, а у некоторых подвалы или настоящие норы. Вот только у Виталия Митрофановича Надеждина — начальника Подольского поселения все было по-другому. Он жил и работал здесь, в этом здании. Покидал его лишь по крайней необходимости, такой как инспекция нового, только что возведенного укрепления или газовая атака.
Я вспомнил об этом, когда остановился возле добротной филенчатой двери, на которой было выведено слово «Начальник». Не долго думая, я постучал. Ответа можно было не дожидаться. Звук через дверь не проходил. Должно быть под роскошным красным деревом скрывались слои металла и изолятора. А как же иначе? Дверь в кабинет финансового воротилы просто не могла быть другой.
Отворив тяжелую створку, я сразу увидел Надеждина. Его старенькое инвалидное кресло стояло прямо напротив входа. Сидя в нем, Митрофанович чистил ствол уже разобранного автомата, такого же маленького АКС-74у, как тот что был у Пашки. При виде этого человека в голове всплыло распространенное в Подольске суеверие. Мол, их начальник счастливчик, удача всегда с ним и с его командой. Даже фамилия у него Надеждин, надежда, значит, для всего Подольска. Конечно, наивно, по-детски все это звучало. Но с другой стороны как объяснить, что инвалиду, потерявшему ноги еще до войны, удалось выжить, и не просто выжить, а сплотить вокруг себя людей, создать то, что сейчас и называется «Поселением Подольск»?
— А, Максим Григорьевич пожаловать изволили, — Митрофанович аккуратно положил автомат на расстеленную на столе войлочную подстилку и махнул мне рукой, в которой была зажата основательно промасленная тряпка. — Проходи-проходи, садись, ждем тебя с нетерпением.