— У меня он. В кабине валяется, — ответил я за мальчугана, чтобы прапор не надоедал и не мешал разговору. — Вы хотите сказать, что те двое это наша коллективная галлюцинация?
— Не бывает такого, — поддакнул мне Нестеров.
— Тут кто-то внутри ходил, — продолжал гнуть свою линию упрямый казах. — Недавно ходил. Аппаратуру кое-какую из лаборатории забрали.
На это замечание Мурата Леший ничего не ответил, только насупился.
— Это правда? — я не дал Андрюхе отмолчаться.
— Вроде правда, — Загребельный пожал плечами. — Только я в толк никак не возьму, на кой черт она кому-то нужна? Вся электроника ведь гавкнулась уже давным-давно.
— Вы совершенно не правы, молодой человек, в этих лабораториях еще много чего полезного осталось. Ведь не ширпотреб какой-нибудь базарный. Передовые научные разработки, все-таки.
От скрипучего, слегка насмешливого голоса мы все тут же оглянулись. Из двери, через которую только что прошла группа Лешего, абсолютно бесшумно появился невысокий худощавый старик. Ну, прямо граф Лев Николаевич Толстой, только в изгнании. Длинные седые волосы переходили в не менее длинную, спутавшуюся бороду. Одежду его составляли грязные лохмотья, в которых с трудом угадывались рубашка и темный, должно быть, когда-то синий рабочий комбинезон на лямках. Обут старик был в заношенные сандалии на босу ногу.
Как ни странно, от холода незнакомец вовсе не трясся. Наоборот, он словно наслаждался прохладным летним деньком эпохи “большой мряки”. Когда, мол, еще настанет такая благодать? Лучшие дни для начала закаливания!
Индикатором энергии, исходящей от этого человека, были его глаза. Они сияли лучистым голубым светом. И была в них та сила, которая возносит гения над серостью и унынием нашего грешного мира.
— Добрый день, товарищи. Хорошо, что заехали! — старик подал руку первому, кто попался ему на пути, и оторопевшему Косте Соколовскому ничего не оставалось, как ее пожать.
Глава 11
Даниил Ипатиевич Серебрянцев в свои далеко не юношеские шестьдесят семь лет был… нет, совсем не академиком или профессором, а всего лишь младшим научным сотрудником отдела квантовой радиофизики. Когда мы вместе с ним сидели у костра на плоской крыше главного лабораторного корпуса, жевали вяленое мясо из запасов хозяина и пили кипяток, заправленный каким-то сладковатым чудо-снадобьем, он честно признался, что вряд ли мог дослужиться до больших должностей и званий. Большинство работников института считало Серебрянцева пусть не полоумным, но точно человеком со странностями. Считало, втихаря посмеивалось в спину, сочиняло анекдоты, но, тем не менее, терпело, так как обойтись не могло.
Дело в том, что Даниил Ипатиевич был изобретатель, технарь, этакий Левша, без умелых рук которого все эти солидные ученые с мировыми именами самое большое, что могли открыть, так это банку с кильками, так как на красную икру им бы до смерти не заработать. Сперва подумалось, что Ипатич попросту хвастает, однако я тут же задал себе вопрос: и где они, эти доктора с академиками? Нету. Сдулись. А Серебрянцев, вот он, живой и, судя по всему, даже здоровый. Так скажите на милость, кто прав? Кто по-настоящему дружен с этим миром, а кто лишь до поры до времени испытывает его терпение?
Я подбросил в огонь новую порцию дров и с уважением покосился на старика.
— Даниил Ипатич, и все-таки как же вы уцелели во всем этом… — необходимое слово не хотело подбираться, и мне пришлось красноречиво обвести взглядом окрестности.
— Аду! — помогла мне Лиза.
— Именно аду,— я кивком поблагодарил свою подругу за помощь.
— Предвидел я, что так все и получится, вот и спустился в бомбоубежище. Знаете, товарищи, оно у нас тут надежное, противоатомное.— пожилой ученный упорно продолжал использовать обращение «товарищи».
— А все остальные? — прищурился как обычно недоверчивый Загребельный.
— Да к тому времени технопарк уже почти опустел. Кто же тут сидеть станет, а главное для чего? Все оборонные заказы вон, Курчатовцам перекинули, или как их стали величать, Институту инновационных и термоядерных исследований.— При этих словах Ипатич кивнул в сторону центра города, где очевидно и располагалось данное научное учреждение.— А нас прикрыли. Вот народ и разъехался, к семьям, знаете ли, в Москву.
— А вы почему остались? — тихо спросила Лиза, и я подумал, что она как-то сразу прониклась симпатией к этому человеку.
— А я, дочка, один,— старик тоже это почувствовал и благодарно улыбнулся девушке.— Жену еще в двухтысячном похоронил. Детей бог не дал. Так что работа — все что у меня осталось.
Все эти сентиментальные разговоры ничуть не зацепили подполковника ФСБ. Он уверенно и методично продолжал собирать всю возможную и невозможную информацию, выкачивая ее из нашего нового знакомого.
— Так вы, Даниил Ипатиевич говорите, что та парочка, которую мы все видели, это, как их там… нейтронные фантомы?
— Нейтринные,— поправил Загребельного ученый.
— Надо же, а выглядят как живые,— восхищенно воскликнул Мурат.— У меня глаз зоркий. Я их хорошо разглядел. Женщина красивая, высокая, черноволосая, а этот индюк возле нее противный такой, наглый, и окурок прямо на землю бросил.
— А-а-а, понимаю,— закивал головой старик.— Это вы, наверное, Аллочку Понамареву видели и профессора Ходульского. Имелась у них такая привычка, на крылечке покурить, на солнышке. Говорят, роман у них был, служебный. Хотя оба люди то семейные.
Не знаю как у кого, а у меня от слов Серебрянцева аж дыхание сперло. Просто чудо, настоящее чудо! Прошлое увидеть! Факт сам по себе невероятный, а если еще учесть, что зрелище выглядит не кином каким-нибудь по телевизору, а самой что ни на есть реальностью… Сразу защемило сердце. Подумалось, вот бы увидеть своих. Хоть на миг, хоть одним глазком. У меня ведь от них даже фотографии не осталось, ни от Олежки, ни от Машеньки. Вспомнив жену, я робко покосился на Лизу. Тут же почувствовал себя подлецом и предателем, причем по отношению к ним обеим. К жене это и дураку понятно почему, а вот к Лизе… С Лизой сложнее. Наверное, вина моя перед ней заключалась в знании, понимании того, что эта девочка никогда не заменит мне Машу.
Погруженный в свои мысли, я чуть не пропустил очень важную часть разговора. Блюмер подсел поближе к старику и стал донимать его всякими научными вопросами. Почувствовав родственную душу, Даниил Ипатич словно скинул десяток годков, воспрял духом, приободрился и из немногословного технаря превратился в профессионального лектора, такого каких когда-то взращивали в хорошо всем известном обществе «Знание».
Половины из беседы Блюмера с Серебрянцевым я не понял, все остальные слушатели и того меньше. Однако даже той информации, которую нам удалось выхватить в просветах меж мудреных научных определений хватило, чтобы от удивления открыть рот. Оказывается нейтринные фантомы возникали здесь не сами по себе. Они являлись побочным эффектом при работе той установки, которую в одиночку собрал младший научный сотрудник отдела квантовой радиофизики.
В этом месте рассказа я вдруг понял почему, пережив огненный катаклизм, Серебрянцев не ушел из города, не перебрался хотя бы в ту же самую Ильичевку. Он просто не смог все это бросить. Даниил Ипатич вдруг стал единовластным владельцем четырех корпусов до отказа набитых самым современным оборудованием. Все, к чему раньше его даже близко не подпускали, теперь оказалось доступным. В гениальной голове этого человека тут же всплыли все его старые гипотезы, теории и фантастические проекты, которые он так и не реализовал. И Серебрянцев решил: пусть все рушится, пусть весь мир летит в тартарары, пусть ему тоже суждено умереть, но напоследок он все же осуществит то, о чем мечтал всю свою жизнь, он откроет тайну мироздания. Цирк-зоопарк, тут мои губы дрогнули в едва различимой ухмылке, ни много ни мало, а тайну мироздания!
Конечно же, прежде всего ученый нуждался в энергии, в большом количестве энергии. Ипатич решил эту проблему очень незатейливо. Он просто построил собственный атомный реактор. Ядерный костер горел на заднем дворе института в железобетонной яме, заваленной плитами теплообменников и термоэмиссионных генераторов личной конструкции Серебрянцева.
Узнав об этом, мы все, не сговариваясь, покосились в сторону отдельно стоящего склада и примыкающих к нему хозяйственных построек. Старик заметил эти взгляды и улыбнулся, демонстрируя нам два ряда желтоватых, но на удивление целых зубов.
— Не волнуйтесь, товарищи, источник полностью безопасен, если не разбирать, конечно.
— Он что, одноразовый? — смекнул Блюмер.
— Вот именно,— кивнул Серебрянцев.— Как батарейка. Выгорит, придется новый по соседству строить.— Тут старик невесело вздохнул: — Это если придется.
— Вы, Даниил Ипатиевич, уже тоже заметили? — авиаконструктор сразу же среагировал на это его «если придется».
— Что именно?
— Изменения в атмосфере,— Сергей поднял глаза к небу.
— Разве ж только в атмосфере? — старик сокрушенно покачал головой.
После этих слов наступила звенящая тишина, только костер потрескивал. Мы все поняли, что Серебрянцев знает что-то, и это что-то куда более неприятное, чем изменения в газовой смеси, которую мы сейчас вдыхали. Так оно и было. Старик обвел нас внимательным взглядом, после чего поинтересовался:
— Ну как, товарищи, поели уже?
Я сразу понял, что такое вступление может иметь только лишь одно продолжение, а именно рассказ о чем-то таком, от чего сразу же пропадает аппетит. Но я ошибся. В ответ на наши кивки младший научный сотрудник поднялся на ноги и предложил:
— Пойдемте, покажу мое детище.
Когда мы спускались по лестнице, Леший поинтересовался:
— Вы свои исследования давно начали? Еще небось во время войны?
Зная профессию моего приятеля, я слегка напрягся. Не хватало еще, чтобы именно сейчас у Загребельного взыграло чувство долга, и он начал выяснять законность действий товарища… тьфу ты черт, заразил… господина Серебрянцева. Присвоение государственной собственности, так сказать, причем в особо крупных размерах. Слава богу, эта глупость пришла в голову лишь мне одному. Загребельный имел в виду нечто совсем иное:
— Ханхи вас не беспокоили? — продолжил Андрюха.— Могли ведь и засечь вашу, фигурально выражаясь, термоядерную деятельность.