Седьмой день четвертой десятины второго лиственя.
'В каждом Бездушном живет частичка Двуликого. У тех, кто только-только встал на путь служения Богу-Отступнику, она маленькая, чуть больше пшеничного зернышка. Бездушные, прошедшие половину Пути, несут в себе частичку с кулак ребенка. А самые сильные и преданные превращаются в один большой сосуд под божественную сущность. И… иногда принимают в себя своего Хозяина.
Понять, что в Бездушного вселился Бог-Отступник, несложно: в такие моменты у него стекленеет взгляд, движения приобретают божественную мощь и скорость, а Посох Тьмы превращается в размытый диск, каждое касание которого ввергает жертву в бездну невыносимых мук…'
- В бездну невыносимых мук… - повторила я, стуча зубами. Вслух. Чтобы хоть как-то заглушить доносящиеся до меня истошные крики.
Не помогло - чтобы не слышать такие крики, надо было родиться глухой. Или умереть!
'Справиться с Бездушным, ставшим вместилищем Двуликого, может только Вседержитель. А любого другого он ввергнет в Бездну Небытия. Или 'одарит' Посмертным Проклятием. Поэтому, увидев сие непотребство, бегите изо всех сил. И не оглядывайтесь…'
'Бежать? Куда?' - угрюмо подумала я, открыла глаза, чтобы оглядеться, наткнулась взглядом на жуткую мешанину из изувеченных тел, бьющихся в агонии в огромной луже из их собственной крови, и сразу же зажмурилась. А через несколько мгновений чуть не оглохла от наступившей тишины.
- Все… Можно ехать… - мертвым голосом произнес Кром. И я вдруг поняла, что боюсь. До смерти боюсь увидеть взгляд Бога-Отступника. Поэтому сидела, не шевелясь, до тех пор, пока не заскрипело седло кобылки Крома. А потом легонько сжала бока своей. Надеясь, что она догадается последовать за лошадью Бездушного.
Догадалась. И довезла меня сначала до Северных ворот Меллора, а потом и до Найты.
Журчание речушки подействовало на меня успокаивающе, и через какое-то время я, наконец, решилась открыть глаза.
Лучше бы я этого не делала: мой взгляд сразу же наткнулся на Меченого, стоящего по колено в воде. И прикипел к огромному шраму от ожога, некогда превратившего его спину в одну сплошную рану.
'Бедняга…' - невольно подумала я. А потом ужаснулась, сообразив, что сочувствую слуге Двуликого!
Я тут же осенила себя знаком животворящего круга, прошептала 'спаси и сохрани' и… задумчиво склонила голову к плечу:
'Умение сочувствовать - это дар Вседержителя, одна из способностей, отличающих Истинно Верующего от слуг Двуликого. Если вы способны сочувствовать другому, значит, Бог-Отец - с вами…'
'Со мной? Даже сейчас?' - мысленно спросила себя я, потом поняла, что эта мысль - знак божий, и с благодарностью посмотрела на небо.
Небо не ответило. Но мне этого уже и не требовалось, так как в моей душе затеплился огонек надежды. Надежды на то, что через пару часов я, наконец, доберусь до замка графа Грасса и получу ожидаемую помощь…
… Помощь?! Увидев высоченные стены замка Рендалл, Меченый осадил кобылку и… торопливо развернул ее мордой к Меллору!!!
У меня перехватило дыхание - до замка, а, значит, и до моего спасения, оставалось чуть больше перестрела, а он… он явно собирался ехать куда-то еще!
Увидев выражение моего лица, Кром пожал плечами и показал рукой за спину:
- Стяг…
Я непонимающе оглядела высоченные стены, опущенный мост, распахнутые ворота, ажурную башенку на крыше донжона, сторожевую башню и… вздрогнула: над ней реяло оранжевое знамя Варланов!
- Н-не поняла? - еле слышно пробормотала я.
- Мятежники… - односложно ответил Бездушный и скрипнул зубами…
…- их было слишком много! - баюкая культю, раз за разом пьяно твердил старик. - И им помогал кто-то из своих…
- Кто? - пятый или шестой раз спросил его сосед по лавке и, не дождавшись ответа, вспылил: - Да ответь же, наконец, Двуликий тебя забери!!!
- Откуда ему знать? - угрюмо буркнула пробегавшая мимо подавальщица. - Звар спал. В людской. А проснулся, когда замок был уже захвачен…
- А руку где потерял? - не унимался говорливый. - Разве не в бою?
- В каком бою, окстись! - рявкнула женщина. - Оранжевые вырезали солдат его светлости ночью, спящими. А слугам мужеского полу поотрубали десницы уже поутру…
- Зачем?
- Иди и спроси! - тарелка с кашей с грохотом опустилась на стол, чуть не вывалив свое содержимое на колени говорливому. - Только не забудь надеть что-нибудь алое с серебром…
Говорливый заткнулся. А вместо него заговорил Меченый. Вполголоса. Так, чтобы его не услышали за соседними столами:
- Где еще вас могут приютить, леди?
Приводить в маленькое и тихое Саммери вошедшего в полную силу слугу Двуликого, да еще и служащего вместилищем для Бога-Отступника, я не собиралась. Поэтому пожала плечами и как можно равнодушнее пробормотала:
- В Авероне. Отец…
Меченый нахмурился и сжал ручищи в кулаки. А мужик в рваном зипуне, сидящий за соседним столом, видимо, услышав слово 'Аверон, мрачно пробормотал: - А в столице вообще творится ужас что! Мой свояк - голубятник у его светлости Грасса Рендалла. Он говорит, что люди графа Иора убили Латирдана Шепелявого, захватили королевский дворец и теперь режут всех, у кого в кошеле есть хотя бы копье…
- Зачем? - непонимающе спросил говорливый.
- Как зачем? Чтобы освободить город от лишних ртов… и сделать чужие имения своими… - криво усмехнулся мужик с присыпанными мукой волосами.
- В столицу… идти… нельзя… - зачем-то пощупав свой посох, отрывисто сказал Меченый. - Где еще?
- А в Светлом лесу оранжевые постреляли отряд барона д'Атерна, мчавшийся на помощь его величеству… - отхлебнув пива, продолжил родственник голубятника. - Говорят, там вся дорога завалена трупами…
- Кого убили? - пролепетала я.
- Барона Корделла д'Атерн… - не глядя на меня, повторил мужик. Потом допил пиво, вытер усы рукавом и тяжело вздохнул: - Мда… Белые дерутся, а у черных - спины трещат. Эх, спрятаться б, покуда все не утихнет. Только вот было б куда…
Меня заколотило, как при лихорадке. Потом пересохло во рту, зашумело в ушах, а голоса посетителей черного зала 'Коня и ястреба словно отодвинулись куда-то далеко-далеко.
'Этого не может быть!!!' - спрятав лицо в ладони, мысленно твердила я. - 'Не может! У папы - сильный отряд, и почти все воины - ветераны. Они не дадут застать себя врасплох…'
Мысли звучали разумно, но почему-то не убеждали: я, словно воочию, видела, как из-за деревьев вылетают арбалетные болты и с чавканьем впиваются в незащищенные кольчугой или латами места.
Потом руку обожгло прикосновение, а над правым ухом раздался хриплый голос Бездушного:
- Это слухи…
'Хорошо бы…' - вздохнула я. И увидела, как десница отца хватается за наконечник болта, возникший в щели шлема. Как он медленно клонится вперед, теряет стремя… Как его меч втыкается в землю и уходит в нее до середины клинка…
Картина была такой четкой, что я заставила себя открыть глаза и трясущейся рукой вцепилась в кувшин с медовухой.
- Это слухи… - забрав у меня кувшин и поставив его на противоположный край стола, повторил Кром. Потом поскреб щетину на подбородке и поинтересовался: - А из какого рода ваша мать?
Я вспомнила морщинистое лицо деда, его сухую, холодную, но очень широкую ладонь, так ласково прикасавшуюся к моим волосам, и острые колени, на которых мне так нравилось сидеть. Потом представила его бьющимся в агонии подобно тем грабителям, чьи души Кром забрал несколько часов назад и… мысленно попрощалась с жизнью:
- Со стороны мамы у меня никого нет. Так что идти мне некуда…